Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то
дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда
останетсяОт старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Дома
остались только старики да малые
дети, у которых не было ног, чтоб бежать.
И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее
детьми.
Дети,
оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут бить чашки, то им не из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть, и они умрут с голоду.
Первое время деревенской жизни было для Долли очень трудное. Она живала в деревне в детстве, и у ней
осталось впечатление, что деревня есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё есть, всё дешево, всё можно достать, и
детям хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав в деревню, она увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
Девочка, его
ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну с тех пор, как у ней
осталась одна эта девочка, что Анна редко вспоминала о сыне.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и
детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для
ребенка? Если в ней
осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
— Кити, не было ли у тебя чего-нибудь неприятного с Петровыми? — сказала княгиня, когда они
остались одни. — Отчего она перестала присылать
детей и ходить к нам?
Она попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама
осталась поговорить о чем-то с братом. «О разводе, о Вронском, о том, что он делает в клубе, обо мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о том, что она говорит со Степаном Аркадьичем, что он почти не слушал того, что рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для
детей.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают
детей, и народ коснеет в невежестве и
остается во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли
дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он
остался и стал помогать ей ходить за
детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за
детьми.
Вдали вилась пыль — Азамат скакал на лихом Карагёзе; на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он
остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как
ребенок…
Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод — напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я
остался в степи один, потеряв последнюю надежду; попробовал идти пешком — ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как
ребенок заплакал.
«Дурак, дурак! — думал Чичиков, — промотает все, да и
детей сделает мотишками.
Оставался бы себе, кулебяка, в деревне».
Он уверил ее, что
детей нужно везти в Москву, а ей одной, с глупой гувернанткой,
оставаться в деревне, — она поверила; скажи он ей, что
детей нужно сечь, так же как сечет своих княгиня Варвара Ильинична, она и тут, кажется бы, согласилась, — сказала бабушка, поворачиваясь в своем кресле с видом совершенного презрения.
— Слушайте ж теперь войскового приказа,
дети! — сказал кошевой, выступил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, сняли свои шапки и
остались с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как бывало всегда между козаками, когда собирался что говорить старший.
Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не
осталось уже ничего взрослого, — глазами
ребенка.
Дети мои
остались у тетки; они богаты; а я им лично не надобен.
Полечка,
оставайся с
детьми, я ворочусь.
И
осталась она после него с тремя малолетними
детьми в уезде далеком и зверском, где и я тогда находился, и
осталась в такой нищете безнадежной, что я хотя и много видал приключений различных, но даже и описать не в состоянии.
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен. Впервые царь не вызвал у Самгина никаких мыслей, не пошевелил в нем ничего, мелькнул, исчез, и
остались только поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под ладоней, картинно стоял пастух в красной рубахе, вперегонки с поездом бежали
дети.
— И
дети здоровы… Но скажи, Илья: ты шутишь, что
останешься здесь? А я приехал за тобой, с тем чтоб увезти туда, к нам, в деревню…
Хозяйка быстро схватила
ребенка, стащила свою работу со стола, увела
детей; исчез и Алексеев, Штольц и Обломов
остались вдвоем, молча и неподвижно глядя друг на друга. Штольц так и пронзал его глазами.
— Боже тебя сохрани! Бегать, пользоваться воздухом — здорово. Ты весела, как птичка, и дай Бог тебе
остаться такой всегда, люби
детей, пой, играй…
Он предоставил жене получать за него жалованье в палате и содержать себя и двоих
детей, как она знает, а сам из палаты прямо шел куда-нибудь обедать и
оставался там до ночи или на ночь, и на другой день, как ни в чем не бывало, шел в палату и скрипел пером, трезвый, до трех часов. И так проживал свою жизнь по людям.
«Пусть завтра последний день мой, — думал бы каждый, смотря на заходящее солнце, — но все равно, я умру, но
останутся все они, а после них
дети их» — и эта мысль, что они
останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы мысль о загробной встрече.
Лиза
осталась одна, с будущим своим
ребенком.
— Сделайте одолжение, — прибавила тотчас же довольно миловидная молоденькая женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне, тотчас же вышла. Это была жена его, и, кажется, по виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить
ребенка. Но в комнате
оставались еще две дамы — одна очень небольшого роста, лет двадцати, в черном платьице и тоже не из дурных, а другая лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но в разговор не вступали.
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и
осталась в живых, то не сладилось бы, а маму я и теперь не пускаю к
ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
Они одни, без помощи; им ничего больше не
остается, как удариться в слезы и сказать: «Виноваты, мы
дети!» — и, как
детям, отдаться под руководство старших.
Одно преподавание языка или хождение за
ребенком там не важность:
остается уехать в Россию.
В эту минуту обработываются главные вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том, что ожидает колонию, то есть
останется ли она только колониею европейцев, как
оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших для черных племен, и представит в будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или черные, как законные
дети одного отца, наравне с белыми, будут разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации?
Я вздохнул: только это и
оставалось мне сделать при мысли, что я еще два месяца буду ходить, как
ребенок, держась за юбку няньки.
Сестра рассказала про
детей, что они
остались с бабушкой, с его матерью и, очень довольная тем, что спор с ее мужем прекратился, стала рассказывать про то, как ее
дети играют в путешествие, точно так же, как когда-то он играл с своими двумя куклами — с черным арапом и куклой, называвшейся француженкой.
Правда, иногда Антонида Ивановна думала о том, что хорошо бы иметь девочку и мальчика или двух девочек и мальчика, которых можно было бы одевать по последней картинке и вывозить в своей коляске, но это желание так и
оставалось одним желанием, —
детей у Половодовых не было.
— А я так не скажу этого, — заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это было, когда вы с Константином Васильичем были
детьми, а Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам,
остается только уступить свое место молодому поколению.
Юн был,
ребенок, но на сердце
осталось все неизгладимо, затаилось чувство.
— Идите, — говорю, — объявите людям. Все минется, одна правда
останется.
Дети поймут, когда вырастут, сколько в великой решимости вашей было великодушия.
О, конечно, есть и другое значение, другое толкование слова «отец», требующее, чтоб отец мой, хотя бы и изверг, хотя бы и злодей своим
детям,
оставался бы все-таки моим отцом, потому только, что он родил меня.
Петр Александрович повел дело горячо и даже назначен был (купно с Федором Павловичем) в опекуны
ребенку, потому что все же после матери
оставалось именьице — дом и поместье.
Вот ты прошел мимо малого
ребенка, прошел злобный, со скверным словом, с гневливою душой; ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке
остался.
Спустя немного времени один за другим начали умирать
дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло. Смерть уносила одного человека за другим. Очевидно, черт поселился в самом жилище.
Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
Около устья реки Давасигчи было удэгейское стойбище, состоящее из четырех юрт. Мужчины все были на охоте, дома
остались только женщины и
дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось невозможным. К моей радости, лаохозенские удэгейцы согласились идти с нами дальше.
Поговорив немного с туземцами, мы пошли дальше, а Дерсу
остался. На другой день он догнал нас и сообщил много интересного. Оказалось, что местные китайцы решили отобрать у горбатого тазы жену с
детьми и увезти их на Иман. Таз решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан Лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.
Пропустив нас, женщина тоже вошла в юрту, села на корточки у огня и закурила трубку, а
дети остались на улице и принялись укладывать рыбу в амбар.
Потесненные русскими, они ушли на Уссури, а оттуда, под давлением казаков, перекочевали на реку Улахе. Теперь их
осталось только 12 человек: 3 мужчин, 5 женщин и 4
детей.
Племянник, вместо того чтобы приезжать, приходил, всматривался в людей и, разумеется, большею частию
оставался недоволен обстановкою: в одном семействе слишком надменны; в другом — мать семейства хороша, отец дурак, в третьем наоборот, и т. д., в иных и можно бы жить, да условия невозможные для Верочки; или надобно говорить по — английски, — она не говорит; или хотят иметь собственно не гувернантку, а няньку, или люди всем хороши, кроме того, что сами бедны, и в квартире нет помещения для гувернантки, кроме детской, с двумя большими
детьми, двумя малютками, нянькою и кормилицею.
Больше половицы
детей осталось дома заниматься хозяйством: они делают почти все по хозяйству, они очень любят это; с ними несколько старух.
В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих
оставалось по
ребенку.
Ребенок не привыкал и через год был столько же чужд, как в первый день, и еще печальнее. Сама княгиня удивлялась его «сериозности» и иной раз, видя, как она часы целые уныло сидит за маленькими пяльцами, говорила ей: «Что ты не порезвишься, не пробежишь», девочка улыбалась, краснела, благодарила, но
оставалась на своем месте.